Роман улыбнулся своим мыслям

«Вешка» (часть третья)

Роман улыбнулся своим мыслям. Лялька прыгала рядом, держась за его руку. Спорила с Анькой про то, можно ли в поливальную машину заливать морскую воду и клялась, что когда ее машина полила, она совершенно конкретно заметила, что вода была соленая. Анька говорила, что машина заржавеет, ты еще в радиатор ей налей морскую воду!..

Оксана сказала:

– Пойдемте, на косу выйдем!

– Сейчас, обязательно, – ответил Роман.

Они подходили к гавани, вода уже была видна вдали, но пляж еще загораживали густые кусты над газонами впереди и чудовищная блямба молчащего фонтана.

Над водой поднималась легкая утренняя дымка. Вдали, у Песчаного, был смутно виден какой-то теплоход-«пассажир».

Они обошли фонтан, и сразу открылся вид на всю акваторию и берег.

Роман остановился.

Дикий пляж был забран в бетон.

Нет-нет, оказалось, не весь, Роман облегченно вздохнул: бетонные волнорезы были выложены дальше. Широкой параболой они огибали половину гавани, образуя как бы лагуну, но кусочек Дикого пляжа остался нетронутым. Возле старого понтонного пирса, откуда мальчишками они прыгали с разбега в воду, еще были, кажется, те, разноцветные камешки из детства и те обточенные временем и водой валуны, под которыми водились маленькие – в пенал можно было посадить – крабики, которых так демонстративно боялись девчонки.

– Ну, где твои крабики? – Аня как ни в чем не бывало снимала свои кримпленовые клёши. В свете лунной дорожки Ромка увидел стройные ноги девушки, тоненькие плавки и замешкал, расстегивая штаны: на нем самом были трусы с нарисованными ромашками величиной в ладонь – прямо как у Волка в мультике «Ну, погоди».

– Ну, вот тут их много всегда было, – Ромка показал подбородком в сторону. – Счас поглядим.

Но дальше сделалось сложнее.

Аня потянула через голову блузку, и Роман, морально готовый уже увидеть на ней белый кружевной бюстгальтер – «я без купальника» – обомлел: фраза «я без купальника» не означала «я не в купальнике». Она значила буквально, что ничего на Ане не было. Кроме узеньких плавочек.

Ромка видел сейчас девическую грудь – не в кино или на картинке, а по-настоящему, рядом – впервые в жизни. Надо быть совершенным пессимистом, чтобы представить себе, что в шестнадцать лет грудь девушки может быть нехороша.

Ромка растерялся.

А Аня побежала к воде:

– Роман! А поплыли до вешек!

Вешки – два металлических флажка на буйках, обозначающие фарватер, вход в гавань для яхт. Чтобы они не цепляли килем по мелководью, в которое превращалась длинная коса, узким серпом врезавшаяся в залив. В темноте их почти не было видно, но одна из них выбралась на край лунной дорожки и покачивалась, словно спичка, воткнутая в бутылочную пробку. Отсюда она была величиной не больше рыболовного поплавка на удочке.

Аня, подняв тучу чернильно-черных брызг, бросилась в воду. Роман, наконец, справился с собой и побежал за нею.

Бултыхнулся с разбегу в непрозрачную гладь залива – и тут же трусы в цветочках «От Волка» предательски слетели под водой, он их поймал и стал возвращать на место, но еще было мелко, если бы он встал, было бы по колено.

Аня оглянулась, остановившись по грудь в воде:

– Чего ты там застрял?

– Э-э, я сейчас, – Ромка возился с трусами.

– Ну так как насчет вешек?

– О чем речь? Конечно поплыли!!!

Он сейчас, не задумываясь, махнул бы прямиком до острова Хоккайдо, или хотя бы до Песчаного, он уже забыл про свои «неплавательные» трусы. Детский, какой-то щенячий восторг пер из него во все стороны.

Плавал Ромка хорошо.

– Поплыли! Догоняй! – он сделал первые два гребка брассом (как здесь говорят, «по-морскому»), намереваясь обогнать Аню, показаться ей во всей красе юного крепкого тела. Но – поплыли рядышком.

Плыли «прогулочно», болтали. Аня вела себя так, словно шла с Ромкой по прибрежной песочной дорожке, а не плыла в черной смолистой воде.

Берег скрылся в темноте, его стало не видно – лишь далеко над тротуаром одиноко болтался фонарь на проводе.

Аня плыла ровно, стараясь не подныривать головой во время гребков – берегла прическу. Ромка же, напротив, демонстрировал «классический брасс» – строго по науке, стильно, погружаясь с головой на каждом гребке и шумно фыркая.

– Так устанешь быстро, что ж ты сил не экономишь? – просто спросила она.

– Я? Устану? – Ромка презрительно перевернулся на спину и «вразмашку», на спине в два взмаха нагнал Анюту (почему-то она как-то незаметно оказывалась впереди – на полкорпуса, на метр, на полтора). – Да ни в жисть не устану!

Его ни на секунду не оставляла мысль о том, КАКАЯ сейчас Аня плывет рядом с ним – почти обнаженная, красивая, юная…

Но почему-то она все время была чуть впереди, болтала непринужденно. И Ромка вот уже несколько раз переходил на кроль, в два-три гребка нагонял ее, они снова плыли рядом, поначалу непринужденно болтая, и снова она оказывалась чуть-чуть, а потом уже по-настоящему – впереди. И Ромка уже не болтал с ней, а только дышал, стараясь, чтобы она не заметила, как ему все труднее держаться с ней рядом.

Ромка поймал себя на том, что почти не поддерживает разговор. А еще через несколько минут – что плывет уже изо всех сил. Прогулка постепенно превращалась в испытание. Ромка все старался держаться рядом, и держался, и плыл, и только он сам знал, чего ему это стоило.

Оксана и две девчонки ушлепали по песку вперед, к воде. В промозглом утреннем тумане купаться не хотелось, они сбросили сандалии и полезли в воду – переворачивать камни, под которыми могли жить крабики. Оксана оглянулась к Роману:

– Ромка, догоняй! Тут всё, как раньше!..

Разноцветные камни перешли в песок. Кончился Дикий пляж. Забранная в бетон коса широким изгибом опоясывала неподвижную утреннюю воду гавани. Роман шел по асфальту к бетонному парапету косы.

Оксана, зайдя в воду по щиколотку, прямо в воде надела свои шлепанцы и осторожно, стараясь не нагрести внутрь песку, выбиралась по камням к тротуару, идущему вдоль береговой полосы. Девчонки, подоткнув платья, вертели в прозрачной воде камни.

– Папа, мама, смотрите, какой замечательный! – Лялька подняла над головой довольно большого крабика и побежала к тротуару.

Анюта тоже выбралась из воды и шла к родителям, разглядывая ракушку у себя в руках.

Оксана взяла Романа за локоть и потерлась щекой о плечо.

– Пойдем на косу, Ромка, – сказала она.

Надо было пройти по гладкому асфальту несколько сотен метров. Бетонная коса стала заметно длиннее, чем в детстве, когда к ее концу надо было пробираться по валунам, перепрыгивая с камня на камень.

У косы покачивались десятка два яхт и швертботов. Плавный ее изгиб стал другим, к воде уже не подойти. Никак не спуститься было по наклонным изогнутым плитам массивных волнорезов.

У пассажирского пирса торчал катер в ожидании своего расписания на Песчаный. Несколько рыболовов с удочками, свесив ноги к воде, сидели у кранцев – старых автомобильных шин, висящих на цепях над понтонами.

Чуть в стороне Роман увидел павильон с надписью «живая рыба». Наверное, возведенный специально для таких вот рыболовов.

В железобетонном парапете у пирса был разрыв, и девчонки снова полезли вниз, к воде.

Там по изгибу бетонных плит, у самой воды, ходили несколько китайцев – доставали тех самых маленьких крабиков из щелей между плитами. Сегодня на крабиков был спрос, и не для пугания младшеклассниц, нет. Из них делали сувениры: высушенный лакированный крабик, приклеенный к камню или раковине – замечательная память для туриста о посещении Дальнего Востока… Можно поставить на письменный стол. Или в сервант.

Китайцы были экипированы, как альпинисты: один, вооруженный крюком на длинной палке, ходил у самой воды и выковыривал из-под ног крабиков и звездочек, бросая их в кулек на поясе. Он был обвязан по груди веревкой с карабинами, и другой ее конец держали два или три человека наверху волнореза – чтобы их товарищ, не дай бог, не свалился в воду. Рядом промышляла еще одна такая компания, чуть поодаль – другая.

Роман с Оксаной шли по косе. Остановились возле китайцев с веревкой, повернулись к воде, поставили локти на широкий бетонный парапет.

Пассажирский лайнер на рейде был виден уже отчетливо.

Внизу, на расстоянии трех метров, девчонки одного за другим извлекали из-под воды крабиков, смеялись, и ввели в полное смущение китайцев. Те, что были на страховке наверху, рядом с Романом и Оксаной, перестали держать своего друга, открыв рты: безо всяких приспособлений, руками, юные пигалицы в считанные минуты набрали в подолы платьиц дневную норму выработки трудящегося «братской республики».

Лялька, увидев восхитительную морскую звезду в прозрачной воде, потянулась к ней рукой, не поняла расстояние, и макнулась в прибой прямо в платье, с головой.

– Девчонки, вылезайте, простудитесь! – закричала Оксана.

Китаец внизу, с крючком, изловчившись в немыслимо изогнутой позе достать своим инструментом какую-то добычу из-под воды, потерял равновесие и плашмя плюхнулся в воду.

Те, что стояли на страховке у парапета, дружно заорали по-своему: «Цяо-хао хвань-лянь-глянь цюо-муо!!!».

– Девицы, – прикрикнул Роман, – выбирайтесь! Не хватало, чтобы из-за вас человек утонул! От потрясения. На глубине сорок сантиметров!

Лялька подняла мокрое лицо, рассмеялась.

Бликнула вспышка чьего-то фотоаппарата.

Роман повернулся.

Рядом с китайцами с веревкой стояла пожилая пара в одежде не по сезону и не для семи часов утра – улыбающийся старичок, прям-таки самурай, но в тройке с бабочкой, и спутница его, такая же маленькая, как он, такая же улыбающаяся.

– Какой красивий девоцька! – сказал «самурай».

– Джэпэн? – спросил Роман.

– Ес, йес, джэпэн. Ниппон! – сказал «самурай». – Правирьная девоцьки, закаряюцця! Доцьки, да? Извините, я сфотографироварь, мозьно?

– Ничего-ничего, – сказал Роман. – Пожалста. Дочки, дочки, конечно.

– Что он сказал? – переспросила Оксана.

– Что девки молодцы, что закаляются. У них нет буквы «эл». Японцы.

Оксана засмеялась:

– Да брось ты, шутник тоже!

– Смотри! – сказал Роман и повернулся к «самураю» с фотоаппаратом. – Простите.

– Да, да, я срюсяю, – закивал японец.

– Чего он говорит? – шепотом спросила Оксана.

– Что он слушает, – ответил Роман и сказал японцу, – Знаете, как зовут?

– Девоцки?

– Да, да девочек. Смотрите, вон ту – Анна, Анюта, а вот эту, мокрую – Лялька.

– Анна, – задумчиво повторил «самурай». – Красивый имя. А другой как? Рярька?

Оксана прыснула и отвернулась. Девчонки выбрались с камней на бетон косы и подходили к папе с мамой.

– Лялька, Ляля, – улыбнулся японцам Роман. – Мы пойдем. До свидания! Счастливо!

– Счасриво! – ответил японец. Его спутница что-то сказала Роману по-японски.

– Будьте здоровы, – сказали вместе Роман и Оксана.

У них все чаще случалось говорить что-то синхронно, не сговариваясь. Они – и японцы – рассмеялись, Роман снял подсохшую уже после тумана рубашку и набросил подошедшей Ляльке на плечи. Сделав японцам «ручкой», все – Лялька, Анюта и папа с мамой – отправились по косе к ее завершению, туда, где бетонный парапет замыкался, вставал поперек асфальтовой дорожки – здесь коса кончалась, и со всех сторон был залив.

Ромка с Аней плыли по черной воде – к ним бежала от самого горизонта, где днем виден силуэт Песчаного мыса, лучистая лунная дорожка. Далеко в середине ее торчала тоненькая шпилька вешки.

Ромка уже не думал про крепкую маленькую грудь Анюты, про нелепые свои «семейные» трусы в ромашках. Он просто плыл, стараясь изо всех сил держаться рядом с девушкой. Гребок – нырок – вдох – выдох… Аня что-то говорила. Кажется, про ночь и какие сейчас звезды. А может, и нет. «Ласты она, что ли, в темноте откуда-то взяла. Не бывает, как можно так плавать, девка ведь!..» – отчаянно думал он.

Ромка снова перешел на кроль. «Вразмашку» ему было легче держаться с ней рядом.

Прошло сколько-то очень много времени в этом безумном марше, Ромке казалось, что плывут они уже несколько часов. Или ночей. Скоро – Япония. Хонсю, или опять-таки, Хоккайдо…

Вблизи вешка оказалась здоровенной железной бочкой, увенчанной трехметровой вертикальной трубой, на верхнем конце которой можно было различить на фоне звезд железный же флажок непонятного в темноте цвета. Исполинский поплавок криво торчал из воды, покачивалась на слабой волне. Ромка долго не мог дотянуться до опоясывающего буй каната, специально, надо полагать, для утопающих. Из последних сил он выпрыгнул кверху, схватился рукой, вешка слегка наклонилась и медленно закрутилась вместе с Ромкой вокруг невидимого якоря.

Аня некоторое время плавала вокруг, потом дотянулась до каната и повисла на вешке рядом с Ромкой. Ромка тяжело дышал, но помутившимся от проделанного кросса сознанием сквозь пелену ощутил нечаянное прикосновение к плечу мокрой, холодной, твердой Аниной груди.

Сознание вернулось. Ромка увидел вдали едва различимый берег, тусклую звездочку фонаря над тротуаром. «Не доплыву, – подумал он, – ни за что не доплыть».

– Ты извини, Ром, я не сказала, – заговорила Аня. – Ты устал, наверно, а сказать мне стесняешься. А я себе плыву, и все тут… Дело в том, что я в сборной плавала, юношеской.

– СССР? – смог, наконец, выдохнуть Ромка.

– Ну да, СССР. Мне еще в позапрошлом году мастера спорта дали. По подводному плаванию. Назад потише поплывем, не обижайся, прости, пожалуйста.

Ромка прямо перед носом видел блестящее в лунном свете мокрое плечо Ани, подмышку, периодически скрывающуюся в черной воде грудь…

– Да ладно, – чуть отдышавшийся Ромка снова начал хорохориться, – мне-то че?!

В слабых волнах вешка болталась и ходила кругами, и они оба вот уже много раз нечаянно прикасались друг к другу. Руки у обоих были заняты канатом, и эти случайные прикосновения тел – мокрых плеч, локтя, груди – были неожиданны и прекрасны.

Роман подошел к парапету косы у самого ее окончания. Оксана с дочками чуть отстала – наблюдали, как китайцы достают из воды своего товарища, а потом перекладывали добычу из подолов платьев в добытый где-то полиэтиленовый пакет.

Как он добрался тогда, той лунной ночью, до берега – он не помнил. Помнил, что из последних сил. Помнил, как выходил из воды, не чувствуя острых камешков под ногами, как упал ничком на песок, как рядом легла Аня.

Потом они, мокрые, до рассвета целовались в кустах на лавочке, и Ромка боялся прикоснуться к тем ее местам, к которым больше всего хотел прикоснуться, ему казалось, что это может обидеть ее.

Он не знал, как ей хотелось этого…

А потом их нашла мама – в шлепанцах, халате и папильотках из бумажек…

Роман, опершись локтями о парапет, смотрел на гавань. Туман совсем растаял. В двух шагах, почти на уровне глаз, качался на волнах огромный оранжевый буй с флажком на высокой железной палке.

Вешка.

Подожди, сказал он себе, это ведь та самая вешка! Я мог тогда в два взмаха доплыть до косы и выйти на берег. И не нужно было бы этого сумасшедшего плавания «до последнего вздоха»…

Или, может быть, кому-то это было нужно?

Сейчас вешка качалась у Романа перед самым носом. Обман зрения – он даже попытался достать, перегнувшись к воде, до флажка рукой, но не хватало метра полтора… А может, три или четыре…

Я прожил у этого берега тогда уже целых семнадцать лет, я каждый камешек знал во всей акватории, и мне в голову не пришло – выйти на косу и пешком, вместе с девушкой, плывшей рядом, вернуться по камням к оставленной на берегу одежде…

И звали эту прекрасную девушку – Аня. Анюта…

– Что это ты делаешь, пап? – подошла сзади дочка Анюта и облокотилась о парапет рядом с Романом. – А это – я знаю! – вешка! Вход в гавань для яхт, фарватер. Чтобы брюхо не царапали, когда мимо косы проходят. Точно?

Подошли Лялька и мама ее Оксана. Лялька висела у матери на руке и держала в кулаке за шершавый луч большую морскую звезду:

– Пап, смотри, какая красавица, а!

Оксана улыбалась:

– Вешка, да. Смотри, Ромка, как близко! А с берега казалась малю-усенькой!…

Михаил Масленников, 2005г.

1 2 3Роман улыбнулся своим мыслям. Лялька прыгала рядом, держась за его руку. Спорила с Анькой про то, можно ли в поливальную машину заливать морскую воду и клялась, что когда ее машина полила, она совершенно конкретно заметила, что вода была соленая. Анька говорила, что машина заржавеет, ты еще в радиатор ей налей морскую воду!..