СТЁПКИН ОСТРОВ СОКРОВИЩ

Автор – Анатолий Филатов

(продолжение)

 

С раннего утра и до позднего вечера съёмки шли каждый день. В столовой киношники снимали обедающих зверобоев, брали у них ин­тервью. Все в один голос хвалили повариху и Ёльку. Девочке после пиратских съёмок пришлось позировать возле электроплиты с каст­рюлями. Любовь Карловна от съёмок отмахивалась и кивала на Ёльку, мол, больше снимайте её, зачем меня, старую. Но Альберт Петрович был из тех режиссёров, от которых не так-то просто отвертеться.

Полину Максимовну запечатлели на вышке с биноклем в ру­ках. Учёного заставили взвешивать щенят. Он собирался сделать это днями позже, но уступил Линькову.

Отлов зверя для съёмок производили на рассвете.

- Ночью нечем подсветить объект, - объяснил режиссёр Гладышеву. - Имеем пару ламп, но этого мало.

- Хорошо, - Вениамин Петрович лениво сдвинул тяжёлый под­бородок. - Только мальца в кадр не очень-то берите. Увидят, пой­дут кривотолки об использовании детского труда.

- Ну, так зрителю нужно разъяснить, и всё станет на свои места.

- Нет-нет, не надо.

Альберт Петрович сказал об этом разговоре оператору, но дал свободу действий. Тот и поступил так, как ему хотелось. Он удиви­тельно быстро бежал рядом со Стёпкой и трещал кинокамерой.

- Осторожнее! - крикнул Снегуркин, отталкивая шестом оска­лившегося зверя.

- Давай, давай! - отмахнулся киношник. - Делай своё дело. Меня здесь нет.

Рядом орудовал Шилом Бритый. Он уже не обращал внимания на Снегуркина, не лез на помощь, если звери окружали мальчика, знал: тот и сам управится...

- Так, столовая отснята, пиратство есть, собрание островитян снимали, - режиссёр подсчитывал эпизоды будущего фильма. - Осталось, значит, рождение щенков, мездрёжь, приход траулера и баня. Хм, баня. Может, без бани обойдёмся. А, Василий?

- Можно и без бани. Подумать надо.

- А ты сразу, что ли, думать не можешь или мозги куриные? Что ни спросишь, никогда ответа не получишь. Всё ему поду­мать надо.

- А как же, - стоял на своём Василий. - Я вот думаю: баню обой­ти можно, а вот гибель острова показать обязательно надо. Гибель острова - стержень, возле которого соберётся всё остальное. Без гибели фильм не получится. Подумать хорошо надо, чтоб уложить­ся в тот метраж плёнки, который остался.

- Знаю, что и плёнки мало, и что гибель нужна. А где я тебе ту гибель возьму?

- Организовать надо. Пиратство же организовали. Альберт Петрович попросил Гладышева сделать искусственный обвал. Тот согласился, но встал на дыбы старший мастер.

- Ну, что мы, три Петровича, и не договоримся? - в шутливом тоне пытался уломать его режиссёр. Но старший мастер стоял на своём и даже Полину Максимовну подключил к противостоянию такой затее. Когда дело дошло до зверобоев, и те выразили протест, Любовь Карповна, вооружившись по привычке черпаком, вышла на крыльцо и во всеуслышание потрясла им над головой.

- Мало, что остров сам рушится, ещё и люди собрались доламы­вать. Не нужно нам такое кино. Я вот этим черпаком всю киношность разнесу, пусть только хоть камешек сдвинут.

- На нет и суда нет, - режиссёр развёл руками. - Против обще­ства не пойдёшь. Так ведь, Василий? Оператор пожал плечами.

- Так говоришь, плёнки мало? - Линьков тут же сменил тему разговора.

- Да, урезаться надо.

- Надо без всяких дублей снимать, чтобы шло один к одному.

- Это непросто, но можно попробовать, - оператор вздохнул.

- Ловкачи, - усмехнулся Замогильный. - Кто же в истории кино снимал без дублей? Наоборот. Вон Чарли Чаплин...

- Для примера нужен пример, - перебил режиссёр. - Спорить некогда, идемте на мездрёжь.

Снегуркин давно хотел посмотреть разделку зверя и обработку шкур. Но было страшновато. Да и никто не приглашал его в длин­ные, крытые талью сараи, где во время работы слышались скрип какого-то агрегата, шум воды и приглушенные голоса.

- Идём с нами, - позвал мальчика Альберт Петрович, - свет поможешь держать.

Стёпка согласно кивнул и спросил:

 - Разве можно свет держать? Он невесомый.

-        У нас всё весомое и всё можно. Замогильный расскажет. Ассистент лизнул китайский ус и поманил мальчика за собой. В углу сарая стояли ящики с аппаратурой. Из одного из них Паллат Власович извлёк четырёхпатронную переноску с зеркальными лампами, дал её Степке. - Будешь с одной стороны светить, а я - с другой, - и вытянул ещё один светильный аппарат.

- Паллат Власович, проверь проводку, - наставлял Альберт Пет­рович, - чтобы током не убило.

- Какой тут ток от дряхлого дизелька?

- Дряхлый или нет, а свет, как видишь, даёт, - Линьков кивнул на потолок, где скупо мерцали лампочки. - И вообще, что за мане­ра препираться?

- А вы не придирайтесь ко всякой мелочи.

- В нашей работе мелочей нет. Прошу запомнить. Замогильный лениво размотал шнур.

- Шнур как шнур, - проворчал он, разматывая следующий ка­бель и одновременно показывая язык вслед удаляющемуся режис­сёру. - У-у-у, любитель гонора.

В сарае стоял сладковатый запах крови, горьковатый соли и жира. Вдоль каменных желобов, по которым бежала вода, на расстоянии двух метров друг от друга желтели мездрёжные станки - обыч­ные продолговатые доски, напоминающие гладильные, но уста­новленные не горизонтально, а под углом 90 градусов. На эту дос­ку мехом к ней натягивалась шкура зверя. И зверобои, облачив­шись в резиновые фартуки, длинными закругленными в полуме­сяц ножами с двумя ручками по краям срезали со шкур жёлтый жир. Он скатывался в желоб, а там смывался водой.

Между станками прохаживался старший мастер, иногда оття­гивая шкуру от доски и разминая её в пальцах. Если замечаний не было, кивал зверобою в знак своего удовлетворения и шёл дальше. Иной раз Борис Петрович задерживался, что-то объяснял, потом брал в руки кривой нож и плавно снизу вверх вёл им по шкуре, с которой завёртывалась спираль жира.

- Быстрее, ребятки! торопил режиссёр, устанавливая треногу и поглядывая на старшего мастера. - Здесь нужно репортажно,  вживую снимать. Здесь выстраивать кадр, только губить его.

Подключили провода. Снеугркин нажал чёрные кнопочки ос­ветительного прибора, и тут же вспыхнул ярко-белый свет. Аль­берт Петрович подвёл мальчика к мездренному станку, Приглядел­ся к зверобою и посадил Стёпку на корточки.

- Держать будешь чуть снизу, - дал режиссёр указание. - Толь­ко не двигай светильником, чтобы тени по лицу не бегали.

Снегуркин кинул на взгляд на зверобоя. У того от напряжения выступили на висках жилки, и по ним скатывались градинки пота.

- Паллат Власович, а вы с той стороны. Хотя подождите, лучше всего встаньте в желоб, недалеко от оператора.

- Там же вода! - Замогильный насуплено смотрел на режиссё­ра, ожидая, что тот отменит своё указание.

- Вижу, что вода. Ты же в резиновых сапогах.

Замогильный, ворча, полез в желоб.

Когда всё было готово, Альберт Петрович позвал старшего мас­тера. Киношники всё же решили выстроить кадр. Стёпка навёл свет. С другой стороны яркие лучи направил Замогильный. Затрещала кинокамера. Оператор то отъезжал трансфокатором, то наезжал на объект съёмки. Но в тот момент, когда Борис Петрович должен был подойти к зверобою с проверкой качества работы, вдруг раздался душераздирающий вопль. Стёпка вздрогнул и привскочил. Орал За­могильный.

Волосы на его голове поднялись дыбом, китайские усы упруго выпрямились и вздрагивали, точно антенны, толстый живот ко­лыхался, и, как пламя костра на ветру, из стороны в сторону мета­лась рука с ярко горевшим светильником.

- А-а-а-а-а, - тянул Паллат Власович на одной ноте, выпучив безумные глаза.

- А-а-а-а-а, - вторило эхо сарая.

Оператор Василий, было рванувшийся на помощь, замер и сто­ял с приоткрытым ртом, растерянно оглядывая себя и Замогиль­ного. Режиссер метался от желоба к мездренному станку, от станка к желобу и тоже, оглушённый воплем, не знал, что делать. Первым опомнился старший мастер. Он подолом куртки приподнял шнур и выдернул его из розетки. Осветительный прибор пулей вырвал­ся из руки Замогильного, раздался взрыв лопнувших ламп.

- А-ах! - закончил ноту вопля ассистент. Волосы на его голове улеглись, усы опустились. Он выскочил из желоба, его встряхива­ло нервной дрожью.

- Вам, вам, вам, - завамкал он, придурковато хлопая глазами. - Вам-вам, человеческая жизнь - ничто. Лишь бы кадр отменный. Вам, вам, - таращился он на режиссёра, - ... рапорт напишу, - трясущейся рукой он хапнул на груди своей куртку, точно желая со­рвать её, и бросился к дверям.

Альберт Петрович молчал. Он перебирал в руках провод осве­тительного прибора и, когда дошёл до оголённого места, покачал головой, показывая дефект старшему мастеру.

- Что за помощнички? Говорил же проверить всё. Хорошо хоть, что не мальчишку тряхануло. А этому так и надо, будет к работе добросовестнее относиться.

Старший мастер принёс пассатижи и изоляционную ленту.  Про­вод починили, вставили новые лампы. Альберт Петрович обул ре­зиновые сапоги и полез в желоб, где только что стоял ассистент.

Агрегатом, шум которого Стёпка часто слышал на улице, ока­зался пресс-валиком, через который пропускали шкуры перед за­солкой. И никогда, конечно же, Сненгуркин не поверил бы, что шкуры засаливают, словно красную рыбу, но соли здесь кладут боль­ше, потому что шкуру прямо закапывают в соль.

1   2

Возврат в начало