|
|
«МОРСКАЯ пЕХОТА» РОДОМ ИЗ МОЕГО ДЕТСТВА 2 ЧАСТЬ |
||||||||||||||||||||||||||||||
|
Воскресный день 22 июня 1941 года
разделил жизнь целого поколения на до и после начала войны. И в первый военный понедельник многие ощущали
себя как бы переброшенными в другую эру из последней мирной субботы. Все
кадровые военные не сомневались, что война с фашистской Германией
неотвратима. Но никто не предполагал, что она будет столь кровопролитной и
долговременной Примечательно, что папа в день объявления войны купил в
спортивном магазине на Литейном проспекте шахматы в полной убежденности, что
ему придется коротать часы военного досуга за шахматной доской. Но война
опрокинула все иллюзии, и папе пришлось спрятать шахматы в вещь-мешок до
победного 1945 года. Эти шахматы со штампом ОТК – «выпуск продукции - июнь
1941 года» на внутренней стороне шахматной доски до сих пор сохранились и
стали нашей семейной реликвией. Надеюсь, что мои дети и внуки хотя и не
играют в шахматы, сохранят их.
Когда
началась война, мне было 6 лет, и я многое помню. Дети войны быстро
взрослеют, раньше начинают понимать цену хлеба насущного. Война тяжелым
катком прошла по четырем годам моей недетской жизни. Шел ноябрь сорок первого года. Ленинград более двух месяцев находился в
блокаде. Нормы выдачи продовольствия для гражданского населения снизились
ниже физиологического минимума: 13 ноября 200-граммовый паёк был уменьшен до
150 граммов хлеба, а с 20 ноября он стал лишь 125 граммов «блокадного хлеба». В нашей коммунальной квартире в доме по улице Плуталова, 12, что на
Петроградской стороне, соседка – мать троих детей, чтобы сохранить жизнь
младшей дочери целый год скрывала от властей смерть старших мальчиков, чтобы
получать на них хлебные карточки. Умерших от голода сыновей, обезумевшая от
горя и страха женщина держала под кроватью, на которой спала с двухгодовалой
девочкой. После войны соседку закатали на 6 лет в исправительно-трудовой
лагерь, где её голодная и обездоленная жизнь продолжалась: с утра кусок
ржавой селёдки, в обед баланда, вечером чай из берёзового веника. Казна с
голоду не уморит, но и досыта не накормит. С лесоповала, где соседка
трудилась вальщиком, она не вернулась. А девочка выжила. Из послевоенных рассказов отца, из семейного фотоальбома, из посещений с
папой музея Обороны Ленинграда, мне с детства знакомы боевые места, часто
упоминаемые в сводках Совинформбюро по Ленинградскому
фронту: Невская Дубровка, Невский пятачок, Синявинские высоты,
Дорога жизни, Шлиссельбургский выступ. Защитники блокированного города не прекращали попыток разорвать кольцо
блокады. По приказу
командующего Балтийским флотом вице-адмирал В.Ф.Трибуца из военных
моряков были сформированы бригады морской пехоты и береговой
артиллерии. В ночь на 20 сентября 1941 части Ленинградского фронта
форсировали Неву с целью прорвать блокаду Ленинграда. Первыми
на левый берег высадились подразделения 115-й стрелковой дивизии и
4-й бригады морской пехоты, которые захватили плацдарм - знаменитый «Невский пятачок» - приблизительно в 12 километрах вниз по течению реки
от Ладожского озера. Размеры Невского «пятачка» постоянно менялись: от 4 до
1 километра в ширину и от 800
до 350 метров в глубину, — иногда буквально за сутки. На правом берегу Невы, напротив Невского пяточка, в районе
Невской Дубровки формировались очередные штурмовые части морской пехоты
Балтфлота. Здесь же стояла флотская 152-мм гаубичная бригада отца, которая
поддерживала огнем штурмующие батальоны и наносила артиллерийские удары по
позициям фашистов на глубину до 12 километров.
Здесь же впервые на Ленинградском фронте
появился штрафной батальон фронтового подчинения, сформированный из средних и
старших командиров, провинившихся в преступном нарушении дисциплины. Со
штрафников снимали петлицы со шпалами, забирали награды и партийные билеты,
оставляя только звездочки на пилотках. И вперед за Родину, за Сталина, с
криком ура, сдобренным руганью, забористой и крепкой, а как же русскому человеку без этого на
войне. Страх в атакующем бою – естественное чувство. Но важно, чтобы страх не
возобладал в последнюю минуту до предательства и трусости. Измену никто не простит - ни Родина, ни мать родная,
а «на миру и смерть красна». Штрафников первыми бросали в бой без
правил, не церемонясь с потерями, чтобы они искупили кровью свою вину перед
Отечеством. С «Невского пятачка» советские
войска неоднократно пытались начать наступление на железнодорожную
станцию Мгу и Синявино, чтобы прорвать блокаду
Ленинграда. Этот «Пятачок» щедро полит кровью наших бойцов. С потерями в красной армии традиционно считались мало и такая
умопомрачительная цифра – 250 000 погибших, видимо, не сильно впечатляла
командование фронта и Ставку. Герои погибают дважды. Первый раз
на войне, второй раз – когда о них забывают. Во время Великой Отечественной войны мы с мамой
находились в эвакуации на Урале, в городе Златоуст. Два военных
года я ходил в детский сад № 7, где мама работала воспитателем. Как прошли первые годы учебы в
школе не помню. Летом и осенью, как все дети моего возраста, помогал взрослым
ухаживать за посевами и убирать урожай на колхозных полях. В зимние месяцы школу,
практически, не посещал из-за трагикомического случая. В школьной раздевалке мою шубу из
меха козы мальчишки изрезали на «лянгу». «Лянга» - тамошняя игра, когда
кусочек меха со свинцовым грузилом, «пришпандоренным»
проволокой к воланчику из шерсти
животного, подбивают внутренней стороной стопы, не позволяя ему коснуться
земли. Моя «коза» оказалась лучшим
парашютом для изготовления «лянги». Выяснилось,
что эта игра у разных народов называлась по-разному: зоска, чеканка, маялка.
Из-за этой варварской игры я чуть не погиб зимой, переболев тяжелой формой
скарлатины. Сегодня детей, играющих в зоску (лянгу) не увидишь. Может
быть, эти невинные развлечения осуждаются общественным мнением? Нет, все
гораздо проще. Эта игра забыта. Они практически ушли в небытие, уступив место
новым «формам досуга». Моя мама - из военного поколения женщин, на которых держался тыл,
Проводив мужей на фронт, женщины взвалили на свои плечи все мужские дела и
заботы. Чтобы не умереть с голоду мама взяла в руки лопату и на
ближайшей сопке вскопала небольшой огород. Почва была каменистая и у мамы на
руках вздулись кровяные мозоли. Мы
высадили картофельные очистки с глазками, так как картошка стоил очень дорого
– 300 рублей за ведро, а наш бюджет составлял в месяц всего 600 рублей, Но
осенью мародеры выкопали почти весь наш скромный урожай, оставив на грядках
одну ботву. Ели мы и крапиву, и жмых, и кислицу. Крапиву вымачивали в воде,
пропускали через мясорубку. Из фарша делали лепёшки и жарили их. Живот
казался почему-то голодным, зазябшим, набитым непереваренной едой. Помню, как мама и другие воспитатели отправлялась на рубку и вывоз дров
для детского сада. Топор за поясом, двуручная пила и санки – вот и всё, что
было в их распоряжении. С шумом падали на землю уральские сосны под тридцать метров в небо. До дрожи в руках пилили их на дрова замерзшие женщины с мозолями по самые плечи. А когда становилось совсем невмоготу, они горько плакали, выливая в слезах накопившуюся женскую печаль и смертельную
усталость. Выплачутся и снова за работу.
Помню в
пустой комнате стояло пять солдатских кроватей: четыре по углам и одна в
центре. Кровати эти служили домашним очагом несчастным женщинам с детьми. Они
были и обеденным столом, и складом жалких пожитков и местом отдыха.
Единственным ценным предметом, весящим на стене и, оберегавшимся
взрослыми, как продуктовые карточки, был черный из плотной
бумаги с винтиком в центре для регулировки звука репродуктор. Из него
периодически звучали марши и сводки с фронтов. Человек, о
котором я вспоминаю, «приходил» к нам в комнату два раза в день утром и
вечером, чтобы сообщить сводки Совинформбюро. Когда он начинал говорить все,
даже малые дети, затихали, чтобы не пропустить малейших подробностей. Все
сидели тесно перед репродуктором, словно обогревая друг друга своими
неподвижными телами. После окончания информации женщины еще долго оставались в оцепенении,
понурив головы, думая каждый о своем отце и муже, прося судьбу сберечь их от
лихой смерти. Осенью
1942 года положение на Центральном фронте стало особенно напряженным.
Сводки Совинформбюро были похожи на оголенные нервы. Все застыло в ожидании
каких-то перемен — обнадеживающих, решительных. Жильцы нашей комнаты, как и вся
страна, жаждали получить сообщения, на которых можно было «отвести душу» — истосковавшуюся,
как и у всех, кто боролся за победу, кто терпеливо работал ради
нее. Летом 1943 года в Златоусте появились пленные немцы. Их лагерь находился
на окраине города. Пленных использовали на городских стройках. Дважды в день
– ранним утром и поздним вечером в грязно-зеленой униформе Гансы, Фрицы и
Гельмуты проходили строем по нашей улице Ленина, грохоча подошвами
эрзац-ботинок. Пыль поднималась от мостовой, обозначая на лицах морщины
усталости и опустошения. Шли они как неживые, с пустыми глазами, с усталыми
длинными лицами. Запах грязных тел и пота от колонны шел удручающий. Они не
вызывали ненависти, а только – жалость к их скотскому существованию. Проходя
мимо памятника Ленину, Обер (старший) по колонне подавал команду: «Ахтунг!
(Внимание!). Штиль гештанден! (Смирно!). Ауген линкс. (Равнее налево!). Стало понятно, что колесо войны покатилось
вспять, и настал день, когда голос из «черной тарелки» торжественно произнес:
«Наши войска овладели городами...». Юрий
Борисович Левитан в 1982 году, будучи почетным гостем III Всесоюзного фестиваля телефильмов во Владивостоке,
вспоминал: «Вечером пятого августа 1943 года позвонили из Советского
Информбюро: «Ждите. Приготовьтесь к чтению очень важного материала». Курьер с
пакетом приехал за пять минут до начала передачи.
Мне текст дали прямо возле дверей студии. Ровно в 23 часа 30 минут впервые
прозвучало непривычное, загадочное и какое-то огромное слово:
«При-ка-а-з-з...» - вспоминал Юрий Борисович. — Умышленно растягиваю слова необычного
заголовка передачи, а сам лихорадочно бегаю глазами по строчкам первого
абзаца страницы. Что в них? Что? Что? И вижу фразу, «...овладели городами
0-рел и Бел-город...» Вечером в столице нашей Родины и крупных городах
впервые прогремели салюты в честь воинов-освободителей».
В 10 лет меня признали мужчиной. Зимой я ходил мыться с мамой в городскую
баню в женский день помывки. Время пребывания в «термах» регламентировалось,
чтобы народ не засиживался в неге горячих струй и пара. Привязав номерок к
руке, мы с шайками (тазиками) отправлялись с мамой в дальний угол чистилища.
За короткое время надо успеть не только помыться, но и совершить постирушки
мелкого белья. До поры, до времени обнаженные женщины
моему появлению в бане относились с безразличием. И я на них не
обращал никого внимания. Мама сажала меня на скамью так, чтобы не попадал в
поле зрения купальщиц. Но однажды я оказался в эстетически рискованной позе - мой маленький друг ненароком возбудился, и своим мужественным видом поднял женский визг. Высокая толстуха-банщица с мощными
бедрами и колышущимся животом
обрушила на нас с мамой весь коллективный гнев "помывочного" заведения, устроив нам настоящую головомойку. "Девки, заберите у мальца шайку и гоните их прочь" - командовала зычным голосом толстуха. Я уронил голову в руки и заплакал от испуга, стыда и бессилия, что не могу защитить маму.
Позже мама объяснила, что пришла пора мне стать мужчиной, и теперь я буду
мыться дома в спартанских условиях. После скандала в бане я стыдился своего
тела, даже перед мамой, и «банился» до окончания войны в трусах, трясясь мелкой
дрожью от холода. Дети войны быстро взрослеют. Мы закалены бедностью, всевозможными лишениями. Мы помним, как стояли в очередях за хлебом, мылом, помним карточную систему распределения. Большинство из нас худощавого телосложения от недоедания в годы войны.
К Новому 1944 году мама принесла коробку и сказала: это подарок от американского народа советским детям. Картонный ящик был задвинут под кровать с наставлением, не трогать до Нового года. И вот наступил долгожданный вечер, когда коробку достали и вскрыли под радостные крики детей. В коробке лежали банки с американской тушенкой и ключик, который наматывал жестяную ленточку для открытия неизвестного содержимого. Замечательный запах наполнил нашу комнату, и мы поняли, что это очень вкусная тушенка. А еще там были картонная банка с яичным порошком, коробочки с яблочным и абрикосовым джемом, банки сгущенного молока, галеты, пакетики сушеной зелени, упаковочка с мятной резинкой, зубочистки, влажные салфетки, маленькая складная печка, к ней сухой спирт, сигареты «Кэмэл» и армейский шерстяной шлем. Многие вещи мы изголодавшиеся дети видели впервые и даже не ведали, для чего они служат, и насколько они великолепны по вкусу. Это был пир на весь мир, который я никогда не забуду на всю оставшуюся жизнь. Сегодня, зная о той, практически безвозмездной, продовольственной, технической и военной помощи союзников во время войны, у меня не укладывается в голове, как можно ненавидеть страну, без поддержки которой еще неизвестно, сколько продлилась бы Великая Отечественная, и какие жертвы принес наш народ на алтарь Победы. В 1944 году на экраны страны вышел художественный фильм «В шесть часов вечера после войны», снятый Иваном Пырьевым. Это поэтическая история, отображающая не только хронологию войны, но и веру людей в победу. Война разлучила на несколько лет влюбленных, но после её окончания артиллеристу Василию Кудряшову (Евгений Самойлов) и зенитчице Варе Панковой (Марина Ладынина) посчастливилось встретиться на Каменном мосту в 6 часов вечера после войны. Еще шла война, а в фильме был показан Кремль, озаренный сиянием победного салюта и радость встречи наших героев! Женщины и дети помногу раз ходили смотреть финал картины, чтобы снова и снова пережить в 1944 году День Победы.
После выхода картины на экраны зрителям особенно запомнилась песня, посвященная артиллеристам, которая сопровождает этот фильм. Почему именно артиллеристам? Начиная с 42-го года, когда разгромили немцев под Сталинградом, там решающую роль в разгроме сыграла, безусловно, артиллерия. После этого, Сталин назвал артиллерию «богом войны», Ну а песня «Артиллеристы! Сталин дал приказ. Артиллеристы! Зовет Отчизна нас…» была созвучна тому порыву, который в это время был на фронте.
Меня до сих пор охватывает ощущения безмерной благодарности таланту и смелости Ивана Александровича Пырьева. Правильно сказано, что настоящее искусство не отражает жизнь, оно создает жизнь. Отец вспоминал, что на фронте бойцы говорили: «Теперь и помереть можно, все-таки увидели конец войны…» Май 1945 года. Счастлив, что живой! Архив
режиссера Олега Канищева Наконец настал радостный день Победы. На улице бушевал самый упоительный
весенний месяц май – МАЙ 1945 года. Помню раннее утро, мы проснулись от
музыки духового оркестра. Трубачи выдували медь с таким азартом, что подняли
на ноги всю улицу Ленина. Мама сказала: «Алик, сынок, война-то кончилась!»… И
заплакала. Мы дети нестройными голосами затянули любимую песню из кинофильма
«В шесть часов вечера после войны»: "Из многих тысяч батарей за слёзы наших
матерей, за нашу Родину – огонь, огонь!». Мама за работу в тылу во время Великой Отечественной войны была отмечена
скромными медалями – «За доблестный труд в Великой Отечественной войне
1941-1945г.» и «50 лет Победы в Великой Отечественной войне 1941-1945г.». После большой войны эшелоны с
демобилизованными мчались на Восток. Зеленые ветки впервые просто украшали, а
не маскировали вагоны. Впереди, на каждом паровозе, в рамке из той же зелени,
только увитой алыми лентами, - строгий портрет генералиссимуса И.В.Сталина.
За паровозом – несколько зеленых вагонов для офицеров, а дальше – вереница
красных «теплушек» для солдат. На груди у воинов набор боевых орденов,
медалей, гвардейских знаков. Вокзалы и
привокзальные площади бурлили людьми. Победители плясали, кружились в танце,
обнимались, пели, плакали, смеялись. Столы накрывали на улицах. Под трофейные
аккордеоны, русские гармошки, гитары, патефоны танцевали фокстрот Рио-Риту и
Венские вальсы. Всю страну оглушили гром литавр и барабанная дробь воинских частей украинских,
белорусских, прибалтийских фронтов, возвращавшихся домой с развернутыми
знаменами и с духовыми оркестрами. Сверкала на солнце медь поющих труб.
Каждый оркестр играл свое. И я - мальчишка военного лихолетья – увязывался за
полковыми трубачами и мог часами идти за оркестром, упоенно слушая строевые
марши. Этот нескончаемый праздник длился все лето и всю осень победного 1945
года пока не вернулись все, кому выпало счастье вернуться.
Недавно в Госдуме озвучили новую цифру советских потерь в годы Второй мировой войны. На слушаниях сопредседатель движения «Бессмертный полк России» представил доклад «Документальная основа Народного проекта «Установление судеб пропавших без вести защитников Отечества», в рамках которого были проведены исследования убыли населения СССР в 1941-45 годах. Он изменил представление о масштабах потерь СССР в Великой Отечественной войне.«Согласно рассекреченным данным Госплана СССР, потери Советского Союза во Второй мировой войне составляют 41 миллион 979 тысяч, а не 27 миллионов, как считалось ранее. Это — без малого одна треть современного населения Российской Федерации. За этой страшной цифрой скрываются наши отцы, деды, прадеды. Те, кто отдал свою жизнь за наше будущее. И, пожалуй, самое большое предательство — забыть их имена, их подвиг, их героизм, которые сложились в нашу общую великую Победу.
Свои мальчишеские воспоминания о
том незабываемом времени, когда шумела, плясала хмельная весна сорок пятого,
я рассказал в фильме «В тот день закончилась война» (1995г.) Есть в
Ленинграде Артиллерийский музей. После войны мы с отцом каждый год посещали
этот музей, все-таки папа служил в артиллерийских частях морской пехоты. В
больших залах, больше похожих на казематы, собраны мортиры, гаубицы, пушки,
орудия всех времен нашего Отечества. Истории молчащей артиллерии посвящены
множество монографий и эссе. В одной из них, вышедшей в 1894 году, титульная
страница венчается словами, запавшими в мою душу навсегда: «Доблесть
родителей – наследство детей. Дороже этого наследства нет на земле иных
сокровищ». 1944 год. Отец принадлежал к поколению пороховых
лет, у которых слова не расходились с поступками. Из архива режиссера
Олега Канищева По окончанию Великой Отечественной
войны папин морской китель украшали ордена: Ленина, Боевого Красного Знамени,
Отечественной войны I степени, Красной Звезды, и другие
правительственные награды. Я очень гордился отцом, и когда мы
шли по городу всегда брал его за руку, как бы обозначая всем встречным, что
это мой папа, а я его сын. Отец принадлежал к поколению пороховых лет, у
которых слова не расходились с поступками. Они не опустили
лица перед страхом смерти! И сегодня мой внук Тёма 9 Мая в День Победы
принимает участие в шествии Бессмертного полка и с гордостью несет портрет
своего прадеда. С детства во мне
сформировалась, так называемая, «военная косточка». Я питал благоговейное
почтение к военнослужащим, одетых по форме всегда с мужским щегольством. А
духовые оркестры, исполняющие военные марши приводили меня в неописуемый
восторг. В школе № 58 Ждановского района, что на Петроградской стороне, у нас
учились воспитанники военного оркестра – мальчики-сироты в военно-морской
форме. Несколько из них были награждены медалью «За оборону Ленинграда».
Под их руководством мы, любители духовой музыки, «а капелла»
исполняли популярные марши и вальсы. Причем каждый из нас голосом
исполнял свою партию, имитируя звуки корнета, альта,
тромбона, тубы, валторны. Самый упитанный из нашего класса был «человек -
большой барабан». После войны страна жила скромно,
если не сказать бедно. Хлеб получали по карточкам, дети донашивали
перекроенные отцовские гимнастерки, а женщины ступали по улицам в тяжелых
солдатских сапогах. В Ленинграде, равно как и в других городах, еще не успели
разобрать руины. Раны души были глубокими, но, к счастью, гражданином нашей
страны был в те годы великий лекарь по имени Искусство. Искусство, доступное
всем и каждому. Погружаясь памятью в послевоенные годы,
я с гордостью думаю, что очереди за хлебом были тогда на много короче ночных
очередей за билетами на первые мирные постановки в театре оперы и балета имени С.М.Кирова. Помню, как отец в 1946 году достал
билеты на оперу Шарля Гуно «Фауст». И это было незабываемым счастьем. Вся
семья готовилась к походу в театр, со всей тщательностью наглаживая наши
скромные наряды. При входе в театр к нам подошла женщина и спросила у папы:
не хотел бы он отдать мальчика в хореографическое училище. Не знаю, почему
выбор пал на меня, но в детстве и в школьные годы я действительно хорошо
танцевал и был легок и строен. Посещал секцию спортивной гимнастики
Ленинградского городского дома пионеров, что у Аннинского моста. Вдохновенно участвовал в школьном
драмкружке. В 1947 году в стране отменили
продуктовые карточки, и в Ленинграде появился в свободной продаже белый хлеб. Мы с мальчишками специально ходили в
булочную, чтобы подышать запахами свежевыпеченного хлеба – древним и
прекрасным запахом, лучше которого нет на свете. В этом запахе прочность
жизни, и покой, и ощущение глубокого мира, ибо, что может быть более мирным,
чем выпеченный для человека хлеб? 1950 год. В школьные годы я с
удовольствием носил флотский бушлат и клеши, перешитые из военно-морской формы
отца. Моё школьное детство
пришлось на военные годы, годы эвакуации, переездов, смены квартир и школ.
Так что 46-я ленинградская школа, в которую я поступил 1952 году, была
уже пятой в моей жизни и последней.Школа была мужская. При
упоминании о мужских и женских школах в памяти всплывают Смольный институт
благородных девиц и кадетские корпуса для юношей. Плохо это было
или хорошо – об этом спорят и в настоящее время. В мужских
школах ребята не отвлекались и не растрачивали свою энергию на всякие «шуры-муры»
и ухаживания за девушками. Мы водили в основном мужские компании, и не помню,
чтобы кто-то в школьные годы серьёзно дружил с девочками и тем более влюблялся
в них. Мне трудно представить, чтобы в классе, на переменках или вне школы
серьёзно обсуждались интимные взаимоотношения между мальчиками и девочками. При совместном
обучении мальчики подражают девочкам и перенимают присущие им качества:
стремление услужить и понравиться, отсутствие протестных установок. Другими
словами, ценности мужского характера исчезают, природные задатки нивелируются
– и мальчики развиваются по женскому типу, усваивая женский эталон
социального поведения. Тогда как в раздельных классах они учатся налаживать
отношения в своем коллективе, не прячась за спинами девочек. У парней воспитываются
типичные мужские черты: ум, воля, смелость, решительность. Когда я смотрю на
нынешних лентяев, не могу никак в голову вместить, что они, разводя безнадежно руками, друг
другу говорят: «Ну, ты же знаешь, от нас же ничего
не зависит». С такой мотивацией они не нужны будут ни жене,
ни состарившейся матери, ни, извините за высокопарность, Родине. В
последних классах школы я увлекся фотографией и классической
музыкой и стал завсегдатаем филармонических
концертов и искусствоведческих лекций. Благо все было доступно и практически
бесплатно. По расписанию, составленному отцом, я посещал музеи. Вёл дневник
шедевров мировой и отечественной живописи. Эти экскурсии заложили во мне
начальные знания композиции, способах освещения, цветовой и линейной
перспективы. И, в конечном счете, во взрослой профессиональной жизни
сублимировались в творчество. Этот багаж долгие годы был
основой успешной работы на студии «Дальтелефильм». Счастье,
что я вырос и прожил жизнь в обществе, где не было ни сословных, ни
имущественных барьеров, затрудняющих приобретение знаний.
Наконец взял разбег 1954 год. Я получил аттестат зрелости, станцевал прощальный школьный вальс и впервые после застолья вернулся домой на неверных ногах. Целый месяц мы с отцом обсуждал вопрос выбора профессии. Родители мне советовали поступать в медицинский институт – там всегда был недобор мальчиков, и можно было и тройки получить на экзаменах. Но я решил попробовать свои творческие силы, поступая в один из самых престижных ВУЗов нашего города – Ленинградский институт киноинженеров.
С низкого старта я резво рванул стометровку
и к экзаменационному финишу пришел с приличным для себя результатом - 27 баллов. Однако проходным
был 28, то есть из шести вступительных экзаменов можно было получить только
две четверки. У меня было три - по математике, русскому и немецкому языкам. В списках поступивших своей
фамилии не обнаружил. Она, как говорит в таких случаях "абитура", выпала в осадок. Меня снедало отчаяние, и я понуро поплелся в приемную
комиссию за документами. Но девушка-секретарь, осыпанная веселыми веснушками,
меня приободрила, сказав, что есть небольшая надежда. Через несколько
томительных часов мандатная комиссия вызвала меня и неожиданно, против всех
законов вероятия, допустила к учебе с испытательным сроком до первой
экзаменационной сессии. Я выскочил из душной комнаты, лоснясь от пота, и полетел
на цыпочках по коридору, исполняя лезгинку. Встречные девушки улыбались мне и
аплодировали в честь триумфатора. Только сейчас обратил внимание, что буду
учиться с барышнями изумительной красоты. Такой фантазии, что случилось со мной в этот
день, не увидишь в самом сладостном
сне. Есть живые картинки, обладающие цветом и звуком, навечно встроенные в
проект души. Извивающейся кинолентой тянутся они через всю жизнь, сохраняя
неизменную резкость, неизменную четкость. Но как говорил поэт Слава Пушкин - редактор
"Дальтелефильма": «Пиши, Канищев, коротко и просто, ты же не Гоголь!». Короче, в этот день я
был безмерно счастлив!
Мои студенческие годы совпали с
«оттепелью». Я стал носить плащ и шляпу того же фасона, что «рок-н-роллщик» Челентано.
Умами молодежи владели Евтушенко и Вознесенский, Аксенов и Окуджава. В
театральной жизни появился «Современник». В «Новом мире» вышел «Один день
Ивана Денисовича» и томик Андрея Платонова. Шедевр Михаила Калатозова «Летят
журавли» получил «Золотую пальмовую ветвь» Международного
Каннского кинофестиваля. Само
время требовало максимальной реализации, поиска себя, и я выбрал работу в документальном
кинематографе.
После окончания института, поехал
работать на Владивостокскую студию телевидения. В своих фильмах: «Города и
годы», «Транссиб. Начало пути», «Встречь солнцу», «Земля у Океана»,
«Евразийский мост» я рассказал о поколениях русских людей – тех, кто пешком, аль
конем, аль на утлых кочах пробирался
из России-матушки за Урал-камень. Что у них было с собой? Топор, котелок,
кресало на поясе, рыболовная снасть и зерно в мешочке – надо же обогреть и
засеять эту большую холодную Землю. И многие наши ребята смело покидали
Ленинград и ехали на Урал, в Сибирь, на Дальний Восток осваивать новый вид
искусства, «сеять разумное, доброе, вечное». Отец свои «неоконченные
университеты» компенсировал требовательным отношением к моей учебе. Это он
мне ежедневно внушал, что «один день образованного человека дольше самого
длинного века невежды», и помог получить два высших образования. Заложенная
тяга познавать мир воплотилась в профессию кинорежиссера-документалиста. А
неосуществленное детское желание учиться в Нахимовском училище я олицетворил
в съемках документального фильма «Суворовцы» (1972г.), в котором рассказал о
жизни и учебе воспитанников Уссурийского суворовского училища. Два месяца
я жил и делил с ребятами все «тяготы» армейского быта,
насыщенной учебной программы, военно-спортивной и строевой подготовки. Сидел за партой, стрелял из автомата,
бегал кроссы, играл в хоккей, танцевал с барышнями полонез. Командованию и воспитанникам
училища фильм понравился, и они наградили меня знаком почетного суворовца. Олег Канищев «Морская пехота» родом из моего детства» -
2 часть». Версия для сайта «Студия «Дальтелефильм» приурочена ко Дню защитника Отечества 23 февраля 2017 г. Владивосток. |
|||||||||||||||||||||||||||||||
