Чтобы помнили...

Актер Анатолий Ромашин погиб, пытаясь спилить старую засохшую сосну, которая мешала красивому виду, открывавшемуся с его дачи

1 января известному артисту исполнилось бы 80 лет

Анатолий Ромашин, один из самых востребованных актеров советского кино, нашел себя в ролях породистых мужчин и интеллигентов всех мастей. Многие наши любимые фильмы просто невозможно представить без него: «На семи ветрах», «Гиперболоид инженера Гарина», «Дни хирурга Мишкина», «Неоконченная пьеса для механического пианино», «Рецепт ее молодости», «Семь криков в океане», «Успех», «Агония», «Десять негритят».

Несмотря на джентльменскую внешность, происхождения актер самого простого: его отец был рабочим, мать, эстонка по национальности, в молодости работала горничной в богатой семье и до конца своих дней плохо говорила по-русски. В детстве Анатолий Владимирович пережил ленинградскую блокаду, последним эшелоном уехав с сестрой и матерью по льду Ладожского озера на большую землю. С тех пор он мало чего боялся, а в трудные минуты говорил: «Чем можно напугать человека, который знает, что такое блокада?».

Ромашин увлекался мистикой и охотно верил в любые гадания и предсказания. В студенческие годы цыганка напророчила ему три брака, троих детей — двух дочерей и сына и смерть в более чем почтенном возрасте — в 83 года.

Жизнь артиста действительно очень долго шла на поводу у пророчества. На трех женщинах Анатолий Владимирович умудрился жениться пять раз — один раз на первой, три — на второй и один, последний, на третьей — киевлянке Юлии Оррен, которая была младше супруга на 40 лет. Он спешил жить, хотел многое успеть, но со временем, отпущенным ему судьбой, обращался достаточно свободно, поскольку был уверен, что доживет до глубокой старости.

8 августа 2000 года Ромашин вернулся со съемок на дачу в подмосковном Пушкине. Через несколько часов к нему должны были приехать его студенты — они собирались репетировать новый спектакль. Специально для этого актер прямо во дворе построил сцену. Красивому обзорному виду мешала только старая сосна, которую Анатолий Владимирович и решил спилить. Когда, проделав половину работы, он отошел, чтобы немного отдохнуть, дерево рухнуло прямо на него. Анатолий Ромашин погиб в 69 лет.

Людмила ГРАБЕНКО
«Бульвар», декабрь 2010г.

Альберт Филозов: «Толя был заводилой и все проблемы всегда решал сам, ни на кого их не перекладывая»

АЛЬБЕРТ ФИЛОЗОВ: «САМОНАДЕЯННОСТЬ, КОТОРАЯ ЧАСТО ТОЛЕ ПОМОГАЛА, ВПЕРВЫЕ ЕГО ПОДВЕЛА»

Альберта Филозова с Анатолием Ромашиным связывают воспоминания о временах студенческой молодости.

— Альберт Леонидович, вы ведь учились на одном курсе в Школе-студии МХАТ?

— Толя был заводилой, с большим чувством юмора, придумывал все время что-то невероятное, за что мы выбрали его старостой нашего курса. На первом курсе мы с ним жили в одной комнате общежития — оба же не москвичи.

Дело в том, что летом 54-го МХАТ, гастролируя в разных городах, объявил прием в Школу-студию. Мы показались, и нас приняли, а где-то в середине августа уже были в Москве, готовились сдавать общеобразовательные экзамены. Мы с Юрой Гребенщиковым приехали из Свердловска, а Толя с Сашей Лазаревым — из Ленинграда.

Жили на Трифоновке, в помещении бывших казарм, построенных во время Первой мировой войны для австрийских военнопленных. Со временем, как мы шутили, казармы были признаны непригодными для жилья и переданы Министерству культуры под общежития, которые окрестили Трифопагом. Есть хотелось ужасно!

Рядом находился Рижский вокзал, а там прямо на путях стояли накрытые брезентом платформы с огромными астраханскими арбузами. По ночам мы бегали их воровать, а потом с удовольствием съедали.

Толя был старше всех нас, до поступления он три года отслужил на флоте. Поначалу пытался устраивать в общаге армейские порядки, по утрам кричал: «А ну, салаги, вставайте!». Но мы довольно быстро его от этого отучили.

— За девушками, наверное, ухаживали?

— А как же! Москвички с нашего курса взяли над нами шефство — приносили что-нибудь поесть, мы еще очень неумело пытались подбивать к ним клинья. Но Толя — совсем другое дело, к нему приходили удивительные девушки — красивые, модно одетые, уверенные в себе. К нашему удивлению, он ими явно пренебрегал: было видно, что как хочет, так ими и вертит. Мы на это смотрели, буквально открыв рот, ведь на курсе его в отличие от Саши Лазарева особым красавцем никогда не считали.

— Какие роли в то время играл Анатолий Владимирович?

— Характерные. Героями-любовниками у нас были опять-таки Саша Лазарев и Юра Гребенщиков. Толе же все больше доставались роли дядюшек в водевилях.

В «Дяде Ване» он дико смешно играл профессора Серебрякова — причем делал это, мягко говоря, нетрадиционно. Толя все время искал разные интонации для одних и тех же реплик. Например, фразу: «Который теперь час?» произносил на все лады, выделяя то одно, то другое слово: «Который теперь час? Который теперь час? Который теперь час?». Мы называли это театром интонаций, хохотали и тоже искали разные интонации.

Я никогда не думал, что Толя будет со временем играть серьезные роли. Когда он что-нибудь такое делал на курсе, над ним смеялись, потому что всерьез его не воспринимали. Поэтому, увидев «Агонию», я был приятно поражен его исполнением роли Николая II. Недаром после этой картины друзья шутя переименовали его в Романова и обращались: «Ваше Величество».

— Это была первая попытка в советском кино сделать Николая II не идеологическим врагом, а просто человеком...

— Долгое время мы вообще практически ничего не знали о последнем российском царе, а теперь ударились в другую крайность — причислили его к лику святых. С современной точки зрения, «Агония» — чудовищная историческая неправда и в отношении Распутина, и в отношении Николая II, при том, что и Алексей Петренко, и Толя играли замечательно. Именно заслугой Ромашина я считаю то, что ему удалось сократить негатив до минимума.

В картине Элема Климова «Агония» (1974 год) Анатолий Ромашин сыграл русского царя Николая II. «С современной точки зрения, «Агония» — чудовищная историческая неправда»

— После училища ваши пути разошлись?

— Собственно, это произошло немного раньше — после первого курса Толя снял квартиру и ушел из общежития. Ну а после окончания Школы-студии тем более. В Театре Маяковского, где он потом работал, я не бывал.

Но однажды мы с ним поехали на Дальний Восток на фестиваль от журнала «Искусство кино». Там мы с удовольствием общались, потому что он был человеком коммуникабельным, ко всему относился с юмором. А в этой поездке я еще узнал, что он, оказывается, прекрасно писал. У него был целый чемодан литературы — сказки, рассказы. Для меня это было открытием.

— В последние годы вы с ним часто общались?

— Нет, но знали его третью жену, он приглашал нас на свои дни рождения. Все мы очень радовались, когда у него в 66 лет родился сын. Помню, Элем Климов, глядя на ребенка, сказал Толе: «Это лучшее, что ты в жизни сделал».

— В голове не укладывается, почему он так ужасно и нелепо погиб...

— Я ничего об этом не знаю, но могу предположить, что тут тоже не последнюю роль сыграл его характер. Дело в том, что Толя всегда был очень уверен в себе. Все проблемы решал сам, ни на кого их не перекладывая. Считал, что ему все подвластно и доступно. Наверное, так получилось и с тем злополучным деревом. Самонадеянность, которая часто ему помогала, впервые подвела...

АЛЕКСАНДР ЛАЗАРЕВ: «СВЕТА НЕМОЛЯЕВА ДАВНО БЫЛА МНЕ СИМПАТИЧНА, НО ВСЕРЬЕЗ Я ПОСМОТРЕЛ НА НЕЕ ЛИШЬ ТОГДА, КОГДА ЗА НЕЙ НАЧАЛ УХАЖИВАТЬ РОМАШИН»

С Александром Лазаревым Ромашин не только вместе учился в Школе-студии МХАТ, но и много лет работал в одном театре — имени Маяковского.

— Александр Сергеевич, вас с Анатолием Ромашиным связывает больше, чем с другими однокурсниками, вы оба — петербуржцы.

Александр Лазарев: «По отношению ко мне Толя был лидером и при этом близким, домашним человеком»

— Да, нас взяли по существовавшей в советское время разнарядке, согласно которой в вузах должны были учиться студенты из самых разных регионов страны. Поэтому на нашем курсе было много не москвичей.

Поскольку Толя был старше меня лет на семь, да к тому же еще и морской офицер, он всегда по отношению ко мне был лидером. Когда мы поступили и нас пригласили в Москву с вещами, я еще не сдал экзамен на аттестат зрелости.

Помню, сижу дома, учу историю. Приходит Толя и спрашивает: «Что делаешь?». — «Да вот, — говорю, — занимаюсь». И тогда он берет мой учебник и просто выбрасывает в окно. Хорошо, что под окном в этот момент никого не было, а то на нас бы еще и уголовное дело завели.

«С ума сошел!» — испугался я. Он в ответ только рассмеялся: «Ты что, не понимаешь, что мы с тобой уже студенты?! Какая история? Брось, пошли гулять!».

В этом поступке весь Толя с его характером — решительным, творческим и в то же время взбалмошным. Чувствовал он себя лидером и на нашем курсе — всех нас строил. По утрам, когда мы, проснувшись, что-то немудреное себе готовили, бегал за нами с раскаленной сковородкой и заставлял делать зарядку — в противном случае грозил приложить ее к спине. Мы, конечно, понимали, что это шутка, но зарядку все-таки делали.

— Вы вместе работали в театре. Почему он оттуда ушел?

— Опять-таки всему виной самостоятельность, которая всегда присутствовала в его характере. Толе всего было мало, он всем хотел заниматься. Вместе с нашим главным режиссером Андреем Александровичем Гончаровым он ставил спектакль «Венсеремос, или Интервью в Буэнос-Айресе» по пьесе Генриха Боровика. Ромашин понимал, что может это делать и один, а в театре такой возможности у него не было.

«Он искренне влюблялся во всех своих дам. Роман мог быть быстротечным, но каждый раз у Толи включалось сердце»

Уйдя, играл в «Театре Луны» у Сергея Проханова, взял курс во ВГИКе, воспитал учеников, среди которых есть и известные актеры — Эвклид Кюрзидис, Алена Бабенко. Он, как Треплев в «Чайке», построил во дворе своей дачи сцену, на которой хотел играть спектакли со своими студентами.

Знаете, словами можно выразить далеко не все, важно ощущение от человека. Вот сейчас я говорю, и мне кажется, что Толя стоит рядом со мной. 10 лет его нет с нами, а я все никак не могу к этому привыкнуть. Он был близким, я бы даже сказал, домашним человеком — я был вхож в его семью, он — в мою.

— Это правда, что вы в какой-то степени обязаны ему своим семейным счастьем?

— Мне действительно давно была симпатична молодая актриса нашего театра Света Немоляева, но всерьез я посмотрел на нее лишь тогда, когда за ней начал ухаживать Ромашин. Пришлось отбить.

РЕЖИССЕР КОНСТАНТИН ХУДЯКОВ: «ВСЯ ХИМИЯ И ФИЗИКА ЕГО ОРГАНИЗМА БЫЛА НАСТРОЕНА НА ДВОРЯНСКОЕ СУЩЕСТВОВАНИЕ»

Константину Худякову актер Ромашин обязан ролями в таких фильмах, как «Успех», «Смерть в кино», «Самозванцы».

— Толю я впервые увидел в Театре имени Маяковского, — вспоминает Константин Павлович, — в спектакле «Дети Ванюшина». Он потрясающе играл Константина, и я понял: Ромашин — замечательный комедийный актер, в то время как наш кинематограф упорно тащил его в герои. С тех пор мы и начали с ним сотрудничать, он снимался у меня в нескольких картинах.

— С ним легко было дружить?

— Даже дожив до седых волос, он был открыт миру, как ребенок, а потому беззащитен и в то же время вспыльчив. Любую неурядицу Толя воспринимал как впервые, он в этом смысле очень раним. Мы, близкие друзья, подтрунивали над ним: «Ну сколько раз тебе дать по носу, чтобы ты понял, что не надо общаться с такими людьми?! Опять ты наступаешь на те же самые грабли!». Но поправить его было можно, а вот исправить — никогда.

С первой супругой Галиной

У него была некая установка: он не хотел меняться. На подсознательном уровне как будто говорил себе: «Лучше я буду получать подзатыльники, но останусь открытым, доверчивым и искренним». А какая может быть защита от человеческой подлости? Перестать верить людям, в каждом подозревать способность сделать гадость, ни с кем откровенно не разговаривать, слушать вполуха. Такой человек защищен от любых неожиданностей, но живет вполнакала. Толя так не хотел.

— Почему, несмотря на солидный послужной список (на счету актера более 100 фильмов), у Анатолия Владимировича не так уж много главных ролей?

— Всему виной его несоветская — интеллигентная и аристократическая — внешность. Бывает, что человек выглядит, как граф, а рот откроет — дворник. А Толя соответствовал своему внешнему виду. Для очень близких друзей он в этом смысле иногда был даже смешон, а люди, которые его не знали, считали его надменным, гордецом — всегда с прямой спиной, безукоризненными манерами.

Мы с ним объехали полмира, я снимал его и в Англии, и в Америке. В Лондоне в Букингемском дворце он общался с хранителем королевской коллекции. И Толя, который не знал по-английски ни одного слова, кроме goodbye и how do you do, очень гордо общался с этим лордом и сам при этом выглядел, как лорд. А в Америке, разговаривая с самим Форбсом в его кабинете, он держался точно так же. Хозяин никак не мог поверить, что этот представительный человек не говорит по-английски, поэтому все время смотрел на него с изумлением и недоверием.

Для того чтобы так выглядеть, Толя не делал никаких усилий, он таким и был, вся химия и физика его организма была настроена на дворянское существование.

— Но ни в жизни, ни в искусстве это категорически не было востребовано?

— Сами подумайте, кому и зачем в советской стране нужен лорд? Толя относился к этому совершенно спокойно, не страдал и не заламывал руки: ах, почему графья никому не нужны?! Он понимал, что ему никогда не сыграть рабочего завода «Красное Сормово», и ему хватало здравого смысла не лезть в такие роли. И по-доброму подсмеивался над теми, кто этого не понимал.

Константин Худяков: «Дожив до седых волос, он был открыт миру, как ребенок, а потому беззащитен»

Например, его очень веселил фильм «И это все о нем», где Виторган и Костолевский изображали рабочих на лесоповале. Толя говорил о них: «Два интеллигентных еврейских паренька играют двух русских разгильдяев». Сам он был не способен на такой шаг, даже если бы ему выкручивали руки или обещали осыпать деньгами.

— А что, Ромашину предлагали роли на лесоповале?

— Помню, я пробовал его на Паратова в «Бесприданнице». Мы долго репетировали, и я хотел, чтобы Ромашин один кусок сыграл на очень сильном, открытом темпераменте — грубо говоря, надо было проорать так, чтобы виден был маленький язычок в горле. Толя долго сопротивлялся, уходил от этого, говорил, что это плохая идея. Но я нажимал, в результате он сдался и прокричал мне всю сцену. Получилось действительно очень плохо. На следующий день Толя мне позвонил и спросил: «Ну, теперь ты понял, что я не гожусь? Пойдем поиграем в теннис». И мы пошли на корт ЦСКА. У нас совершенно не испортились взаимоотношения, за что я был дико ему благодарен. Жаль было бы из-за работы потерять товарища, все-таки у нас с ним была интимная связь...

— ?!

— ...мы 20 лет ходили в одну баню. По пятницам у нас было «заседание» своеобразного мужского клуба — три часа, с восьми до 11-ти, наша компания (мы с Толей, Марис Лиепа, Фаир Талахов — ближайший друг Ромашина, Леша Стычкин, отец актера Жени Стычкина, — блестящий человек, гениальный переводчик и просто неординарная личность) проводили в бане. И больше всего после этой истории с Паратовым меня волновал вопрос: как же мы теперь с Толей будем встречаться по пятницам? Ведь мне нужно было ему сообщить, что я не беру его на эту роль. Но Толя заговорил об этом сам, вот такой он был человек...

«В ТАИЛАНДЕ РОМАШИН УМУДРИЛСЯ ЗАВЯЗАТЬ РОМАН С ДАМОЧКОЙ, КОТОРАЯ БЫЛА БАНДЕРШЕЙ И ПРИСМАТРИВАЛА ЗА МЕСТНЫМИ ПРОСТИТУТКАМИ. К ТОМУ ЖЕ ОКАЗАЛАСЬ НАПОЛОВИНУ МУЖЧИНОЙ»

— Однажды вы обронили, что Ромашин «ухаживал за женщинами с шарфиком на шее».

— Мне было симпатично то, что Толя искренне влюблялся во всех своих дам. И неважно, какой она была, хоть, извините, почти с вокзала. Толя этого не замечал. Товарищи могли ему говорить: «Ты что, с ума сошел?! Возьми себя в руки! Окстись!». Он отвечал: «Пошли вон, пошлые идиоты!» — и продолжал ухаживания.

С дочерью от первого брака Татьяной, 1986 год

Роман мог быть быстротечным, но непременно искренним. Не знаю, что он этим женщинам говорил, но то, что каждый раз у него включалось сердце, это точно. И то, что он много раз был женат, подтверждает, что Толя каждый раз увлекался всерьез.

Когда похотливые ребятки рассказывают, что они были женаты всего один раз, я думаю: «А сколько раз ты бегал на сторону? Ведь все знают, что ты такой барбос». Толя в этом смысле был очень порядочным, хотя влюбиться мог в кого угодно.

Например, в Таиланде он умудрился завязать роман с дамочкой, которая была бандершей и присматривала за местными проститутками. Мы с Лешей Стычкиным пытались ему это объяснить, но он нас гнал палками.

— Особа, видимо, была колоритная?

— Не то слово! Не могу рассказать вам всех подробностей этой истории — они не для печати. Скажу лишь, что в результате дама оказалась наполовину мужчиной, от чего Толя практически сошел с ума. Но именно его романтический взгляд не позволил ему с самого начала разглядеть некоторые странности этой «барышни».

Еще одна отличительная Толина черта — невероятная легкость характера. Из Таиланда мы с ним улетали вдвоем. Вижу, в аэропорту он не расстается с какой-то сумкой, типа авоськи. Говорю: «Сдай ее в багаж». — «Что ты! — отвечает. — Там две бутылки «Балантайна», мне подарили в посольстве, будем выпивать в самолете, лететь-то долго». Вдруг вижу, что из этой сумки что-то течет, — оказывается, одну бутылку он разбил. Другой бы на его месте дико расстроился: мы все были нищими, у нас маленькие суточные, а тут две огромные бутылки дорогого виски. «Да, — вздыхаю я, — неприятно». — «Почему? — искренне удивляется Толя, выбрасывая осколки. — Одна же осталась».

— Очень похоже на анекдот про пессимиста и оптимиста!

— В этом он весь. Толя никогда не был пьяницей, хотя я видел его во время самых разных застолий — бывал и на его свадьбах, и на днях рождения. У него внутри находился некий механизм, который не позволял выпить ту лишнюю рюмку, что отделяет просто выпившего человека от полуживотного. И к отказам выпить с ним относился на редкость покладисто: «Не хочешь, не надо».

«МИЛОК, КУПИ СЛИВ ВНУЧКЕ!». — «БАБУШКА, ЭТО НЕ ВНУЧКА!». — «НУ, ТАК КУПИ ДОЧКЕ!». — «БАБУШКА, ЭТО НЕ ДОЧКА! А СЛИВЫ У ВАС ПЛОХИЕ...»

На второй жене Маргарите, которая была испанкой, вывезенной в Советский Союз во время войны в Испании, Анатолий женился трижды

— Что могло вывести Анатолия Владимировича из себя?

— При всей своей аристократичности и велеречивости, которая часто нападала на него в присутствии малознакомых людей, он был абсолютным ребенком, такой балбесиной, доверчивой и беззлобной.

Его роман с последней женой, Юлей, начался на моей картине «Смерть в кино». Юле было 18 лет, Толе — 58, разница — 40 лет. И вот идем мы все вместе через подземный переход под центральной улицей Евпатории, где снималась картина. Видим бабушку, которая продает сливы. Толя заинтересовался.

Почуяв потенциального клиента, бабушка решила его не упускать и, кивая на Юлю, сказала: «Милок, купи слив внучке!». Толя твердым голосом ответил: «Бабушка, это не внучка!». — «Ну, так купи дочке». — «Бабушка, это не дочка! А сливы у вас плохие, я их брать не буду». Другой бы убил эту бабушку на месте, они же только что поженились, а он даже не обиделся.

— Ромашин много внимания уделял внешнему виду?

— Толя не делал укладку, не полировал ногти и не тратил целое состояние на запонки, у него все было гораздо скромнее. Наши мизерные материальные возможности делили людей на два лагеря — на тех, кто не чистил ботинки, и тех, кто их чистил.

Толя, конечно, был из последних. Любил и другие джентльменские атрибуты — шарфик, крахмальный воротничок... В общем, всегда выглядел элегантно. Но эти его попытки были достаточно наивными, потому что зарабатывал он по нынешним меркам очень мало: что можно было купить на эти деньги, да и где? Чтобы достать что-то действительно стоящее, нужно было тратить неимоверные усилия. Так что к своему внешнему виду он относился со вниманием, но не более того.

— К главной мужской игрушке, автомобилям, он тоже был равнодушен?

— Толя долгое время ездил на «таврии». Это было что-то страшное — два велосипеда, которые соединили и накрыли общей крышей, ведро с гайками.

«Толя, — ругали мы его, — как тебе не стыдно, ты же популярный, народный артист, на чем ты ездишь?! Давай мы все скинемся и одолжим тебе денег, чтобы ты купил себе пристойную машину». Но он говорил, что ему наплевать. А буквально через пару дней после этого разговора влетел в яму, которая была вырыта прямо посреди одной из центральных улиц Москвы, да так, что мотор у него уехал вперед и чуть не выбил фары. Ремонту машина не подлежала.

В это время в сериале «Самозванцы» мы снимали эпизод, где герой Юры Беляева, очень богатый человек, попадал в аварию — в его дорогую иностранную машину въезжали «жигули».

С Марчелло Мастроянни, 1985 год

Дорогих машин в то время в Москве было еще не так много, и никто из их хозяев не горел желанием предоставить свой автомобиль для съемок. Пришлось мне пожертвовать свою, ее мы и тюкнули. Дирекция все отремонтировала просто идеально, Толя посмотрел и сказал: «Вот на такой машине я бы ездил». И я тут же решил: «Забирай!». — «У меня нет денег, — пытался протестовать Толя и, подумав, добавил, — я тебе буду их по частям отдавать». Мы не договорились ни о сумме, ни о том, сколько времени он будет отдавать. Ромашин потом трогательно, мелкими частями возвращал мне долг.

«НИКТО ДО СИХ ПОР НЕ ЗНАЕТ, ПОЧЕМУ РОМАШИН ПОБЕЖАЛ ИМЕННО В ТУ СТОРОНУ, КУДА ПАДАЛО ДЕРЕВО»

— Судя во вашим рассказам, он был на редкость непрактичным человеком?

— Абсолютно! Отношение Толи к деньгам — тема для отдельного разговора. Он мог, например, ссориться с продюсерами по поводу гонораров и потом с героическими интонациями Жанны д'Арк рассказывать, как отстаивал свои финансовые права. Позже выяснялось, что он снимался за полцены.

— Чем можно было его порадовать в день рождения?

— День рождения Толи, 1 января, мы всегда праздновали два дня — начинали в старом году, а заканчивали уже в новом. Все подарки сразу не выкладывались, приберегались до 1 числа. Он был рад любым подаркам — будь то галстук или мясорубка. А если ему преподносили какую-то книжку с буквой «ять» или с иллюстрациями в билибинском стиле, был просто счастлив.

Однажды я подарил ему карту, правда, очень красивую, вставленную в рамку. С моей стороны это была провокация, потому что Толя в то время не имел квартиры. Я сказал ему: «А теперь найди стенку, на которую это можно будет повесить». Он дико обрадовался этому, казалось бы, совершенно бессмысленному подарку.

— Говорят, Анатолий Владимирович был безмерно счастлив, когда у него родился сын...

— Для него очень важно было, что на свет наконец-то появился наследник, — от предыдущих жен у Толи было две дочери. Ему казалось правильным, что его фамилия будет продолжаться, поэтому рождение Мити было для него подарком. И хоть я не очень приветствую появление поздних детей, поскольку можно просто не успеть поставить их на ноги (что в результате и случилось с Толей), все мы были за него очень рады. Впрочем, он мало походил на человека, которому уже хорошо за 60. Его трудно было представить сидящим в кресле возле камина с пледом и трубкой. Ромашин и погиб-то, бедный, потому что был совершенно неистовым.

Третья супруга Ромашина Юлия Оррен была младше его на 40 лет. В 66 Анатолий Владимирович вновь стал отцом. «Все мы очень радовались, когда у него родился сын. Элем Климов, глядя на ребенка, сказал Толе: «Это лучшее, что ты в жизни сделал»

Эта дача вообще стала для него каким-то камнем преткновения, он ее все строил и строил. Помню, пришел ко мне как-то на картину «Самозванцы», где должен был играть главного редактора издательства, сел за стол, скрестил руки, и я ужаснулся: «Толя, что у тебя с руками?!». Это были руки чернорабочего. А он действительно все там делал сам — рыл, копал, пилил, строгал, каждую досточку приколачивал самостоятельно.

— Вдова Анатолия Владимировича вспоминает, что была категорически против этой дачи, будто что-то предчувствовала.

— Мы все были против и не понимали, зачем она ему нужна. Леша Стычкин, у которого прекрасная ухоженная дача, часто говорил ему: «Толя, первая комната справа от входа всегда твоя, об этом предупреждены все — от водителя до дворника. Ты можешь прийти туда в любой момент и жить сколько надо». Но он твердил только одно: «Нет, я хочу свою!». Думаю, ему было очень важно иметь дом, который можно сыну оставить. Причем деньги на строительство дал ему все тот же Леша Стычкин, сказав: «Отдашь, когда будут».

— Представляю, как он корил себя, когда случилось несчастье...

— Это совершенно необъяснимая, на мой взгляд, мистическая история. Никто до сих пор не знает, почему Ромашин побежал именно в ту сторону, куда падало дерево. Ствол ведь не стена, еще надо было умудриться под него попасть: шаг влево, шаг вправо, его, возможно, и зацепило бы, но остался бы жив.

— Я слышала, что в последнее время Анатолий Владимирович был подавленным, как будто предчувствовал, что такое может произойти...

— Это не более чем легенды, которые постфактум возникают после любых трагических событий. Всем хочется думать, что мы, люди, существа гораздо более чувствительные, чем на самом деле.

Возможно, Толя в последнее время действительно стал менее общительным, но мистика тут совершенно ни при чем. Ромашин был настолько поглощен строительством, что его не интересовало больше ничего. Он был человеком увлекающимся, и то, чем занимался в данный момент, казалось ему главным в жизни. К тому же он уставал как собака. Толя, конечно, был молод душой, но все-таки в его возрасте целыми днями пахать с молотком и пилой было очень тяжело. А все остальное — мифология.