Акира Куросава

 

Летом 1974 года на студии «Дальтелефильм»  я готовился к съёмкам картины по собственному сценарию. Это была моя первая лента  в «цвете» о Приморской тайге и её обитателях. Фильм назывался  «Внимание, природа». В последней новелле рассказывалось об уссурийском тигре. Денег у студии на съемки  этого эпизода не было, поэтому Павел Ильич Шварц – Главный редактор студии – поставил передо мной  жесткое условие: будет «бесплатный» тигр – будут и сьемки, не будет тигра в фильме – нет и смысла запускать сценарий в производство. Вся творческая группа (оператор Петр Якимов, ассистент режиссёра Иннокентий Чулков, ассистент оператора Виктор Гребенюк, звукорежиссёр Елена Федорец, директор фильма Татьяна Козикова)  ломала голову, как добыть царственную «кошку» и вольеру для её съемки. Уходила летняя натура. Последняя надежда на Вальтера Запашного с его дрессированными тиграми не оправдалась. Он не приехал на гастроли. Над моей головой был занесен справедливый меч возмездия за прожектёрство. Валентин Александрович Ткачёв – Председатель художественного совета – обещал и меня и Шварца поставить в эстетически рискованную позу.

Рисунок Юрия Ракши. Валентина Глуховченко 1975 год,  г.Арсеньев

Но как это бывает в жизни, при большом желании, решение пришло из-за угла. На пересечении Уборевича и Ленинской, у  Владивостокского ГУМа, я встретил случайно Валентину Глуховченко – одну из очаровательных женщин нашего города. Она только что вернулась из Арсеньева, где была по делам службы. В руках Валентина Сергеевна держала небольшой свиток ватмана. Это был карандашный рисунок, выполненный рукой профессионального рисовальщика. Моя визави в образе цыганки была воссоздана в острой портретной характеристике. Хорошо продуманная и выдержанная в тоне, работа прекрасно передавала и форму, и освещение.

 И вот моя «цыганка» рассказала, что рисунок принадлежит художнику-постановщику Юрию Ракше, члену съемочной группы «Дерсу Узала». Что для Акиры Куросавы - режиссера фильма – под Арсеньевым отгорожен сеткой участок тайги и для съемок отловлен натуральный тигр.

Было принято безрассудное решение:  ехать к самому  Курасаве и просить великого мастера разрешить снять  «его тигра».

Акира Куросава – японский режиссер и сценарист - у нас в стране был известен по мировым шедеврам –картиной «Расёмон» (Главный приз на Х11 Мкф. в Венеции), фильмом «Семь самураев» (Серебряный лев на ХУ Мкф в Венеции) и  лентой «Красная борода». Из русской классики ставил фильмы «Идиот» по одноименному роман Достоевского и «На дне» по пьесе М.Горького.

Для встречи со знаменитым японцем были закуплены морепродукты и уссурийский бальзам. Мастер благосклонно принял подношения, но, узнав цель приезда,  вежливо, чисто по-японски, отказал нам. Глаза – зеркало души - были закрыты у режиссера темными очками, на губах летала легкая усмешка.  Акира с коротким поклоном удалился вместе с переводчиком в недра своего люкса. Не помогли ни уссурийский бальзам, ни медовые глаза нашей директрисы, ни льстивые, в пояс поклоны нашего оператора. Акира Куросава – кинематографист старой формации и дисциплины – был немерно удивлен самой нашей просьбой.

От такого оборота дел, мысли мой закружили на месте, как собаки, ловя свой хвост. Ситуация становилась тупиковой: отступление от замысла снять тигра в тайге - ставило под срыв производство фильма и всего годового плана студии. Правда, еще в запасе оставалась рекомендательная записка от Валентины художнику картины Юрию Ракше. Но что он мог сделать для нас, разве только нарисовать тигра в профиль и анфас.

В номере гостиницы нас встретил невысокий, утопающий в бороде человек, похожий на моряка парусного флота. Выпускник ВГИКа, художник-постановщик широко известного фильма «Время, вперёд!», Юра Ракша  с пониманием отнесся к нашей беде и стал названивать в операторскую группу. Я же в поисках приспособлений снова «подъехать» к Акире Куросаве не через желудок, а скажем, -  через профессию, забросал Ракшу вопросами, доминантой которых была мысль: «как работает мировая знаменитость в Уссурийской тайге?»

Ю.Р. При первой встрече я услышал от Куросавы, что он хочет делать «Дерсу» совсем иначе, чем прежние свои фильмы. Само по себе это желание вполне похвальное. Вероятно, для режиссера закономерное. Но – как иначе? Вот этого я долго не мог понять.

О.К. Куросава не объяснил тебе, чего он желает? Или вы говорили на разных художественных языках?

Ю.Р. Скорее – на разных  профессиональных языках. Он объяснял, но я не мог уловить пластическую суть того, что он хочет. Все оставалось смутным, неопределённым. Неопределенность тянулась до самого съемочного периода. Куросава хотел, – как бы сказать, точнее, – отодвинуть, что ли, свои прошлые достижения, как бы оторваться от своего кинематографического опыта – и сделать «Дерсу» словно бы на пустом месте, как совершенно новую работу. Он задумал фильм о единении человека и природы, об их гармоническом союзе, камерный, неброский, интимный, немногословный. Но Куросава это не формулировал окончательно. У него в кадре ветка в ореоле солнца колышется – тут и ритм, и настроение, и событие. А как это описать в сценарии, какими словами объяснить, растолковать?

О.К. Мне это знакомо, поскольку я тоже работаю в поэтическом жанре, и всегда испытывал затруднения при воплощении замысла фильма в литературной записи.

Ю.Р. Куросаве было особенно трудно вводить нас, людей другой культуры, в становление многослойной структуры своей картины. Тут не только дело в другом языке, но и в том, что режиссер, задумав совершенно новый для себя фильм, сам нередко шел на ощупь. Но ведь от нас, от оператора и художника, требовалось совсем другое! Язык кино конкретен, он переводит интуицию в пластику, в динамику, в образность. Задним числом я понял: отказ от прежней стилистики был внутренним желанием Куросавы, которое для него лишь частично существовало в осознанном виде. Поэтому он не мог многое формулировать. Естественно, что мы не сразу могли его понять. Понимание устанавливалось и развивалось уже в процессе съемки. Чувствовалось, что мы работаем с японским режиссером и мастером. Мне в нем больше всего открыл и объяснил его «Расёмон». Он и к замыслу «Дерсу» ближе всего.

О.К. В чем это заключалось?

Акира Куросава

Ю.Р. Ну вот, например: априорно, еще не видя дальневосточную природу, Куросава сказал, что мы будем снимать фильм без неба. Нас это крайне удивило. Как же наш Приморский край, с его живописными очертаниями сопок и горизонтами, может быть снят без неба? Тем более что в книге Арсеньева немало описаний далёких гор, величественных пейзажей тайги. Мы с оператором Юрием Гантманом

(второй оператор на фильме со стороны  «Мосфильма» – разрядка моя) это и искали в натуре. А Куросава всякий раз старался уйти в замкнутое пространство без горизонта. Я задумался тогда: в чем причина такого видения? Об этом мы не раз говорили с Гантманом, обсуждая прочитанные книги о Японии, изучая японскую живопись и графику. И мы решили: причина в том, что японцы веками живут в ограниченном пространстве. Такова и традиционная японская гравюра с ее замкнутым пространством.

О.К. Тогда понятно, почему в его картинах так много образных деталей.

Ю.Р. Согласен. Именно классическая японская гравюра дает неожиданную аналогию: точка зрения японского художника как бы соответствует съемке длиннофокусной оптике. Перспектива уплощается, событие дано в одной плоскости по крупности. Был найден нужный объектив – «пятисотка», мощный, как подзорная труба. К чему это привело? Чтобы снять далеко идущий отряд, мы поднимаемся каждый раз на высокую гору. Так добивается Куросава задуманного эффекта. Его программным требованиями являются простота и подлинность. Не упрощение, а высокая простота сложнейшей формы.

О.К. Ребята рассказывают, что Акира Куросава  сам лично раскрашивает листочки деревьев, подменяя естество тайги искусственным макияжем. Так что же такое подлинность для мастера в "Дерсу"?

Ю.Р. Большую часть картины мы снимаем в тайге, но в кадре нет ни единого чисто «природного» кадра: каждый непременно конструируется, что-нибудь в каждом доделывается. Звучит парадоксально, но в условиях естественной тайги Куросава добивается еще большей естественности искусственными – кинематографическими – средствами. Очень скоро эту подготовку каждого кадра мы назвали в шутку икебаной, до того она проводится пристально, тщательно, и нет здесь мелочей. Скажу откровенно, большая часть съемочного дня уходит на чисто изобразительное решение кадра, на его пластическую постановку. Икебана – точное обозначение того, чем мы скрупулезно занимаемся.

О.К. Натуру ты выбираешь сам?

Ю.Р. Да, а потом показываю Куросаве. Мы теперь уже понимаем друг друга. Хотя по режиссерскому сценарию мало декораций, я сделал более тридцати эскизов маслом. Основным для меня в работе является настроение, общая атмосфера будущего фильма, его, так сказать, эмоциональная среда.

Работая над эскизами, перечитывал ли ты Арсеньева?

Ю.Р. Как же иначе? Я же хотел передать те ощущения, которые испытывал он –первый русский человек, попавший в эти места. Арсеньев был человек эмоциональный, широко образованный, крупный этнограф. И, несомненно, обладал поэтическим  видением. Оно часто было моим камертоном. Тут, может быть, во мне говорит моя русская душа, – я люблю широкие просторы, далекие горизонты. Но, увы… мы снимаем чудесные дальневосточные пейзажи «без неба».

О.К. Какова еще особенность режиссуры Куросавы?

Ю.Р. Акира снимает весь фильм последовательно. Что для  нас удивительно. Это ему необходимо для того, чтобы актерское исполнение было максимально органичным, безусловным. И для достижения естественности, органичности – без этих понятий не обойтись – монтажа, как бы вырастающего из материала. Не случайно Куросава фантастически быстро монтирует.

О.К. Но органичным монтаж может быть и при съемке фильма обычным способом.

Ю.Р. Конечно. Однако для Акиры в данном случае последовательность действия была исходным условием постановки фильма. Так он мыслит. Все, что будет снято в экспедиции, Куросава собирается в таком порядке и смонтировать, в каком снимал. Должен сказать, что этот метод съемки привнес в нашу общую работу много нового – упорядочность, внутреннее спокойствие и хорошее настроение. Мы приехали в тайгу весной и пробудем здесь восемь месяцев, пока не упадет снег. И как Арсеньев и Дерсу, день за днем, проведем в Приморской тайге.

О.К. Нет ли опасности, что в  будущем фильме будет преобладать живописность, а психология отойдет на второй план, несмотря на то, что Куросава так внимателен к актерам?

Художник Юрий Ракша

Ю.Р. Это издержки икебаны, когда среда оказывается самоигральной. Я не унижу великого мастера, если скажу, что он героев книги не знает изнутри, и ему, снимающему фильм о другой стране, не помешало бы более широкий круг помощников – и умение их слушать. Я уже говорил, что точку съемки всегда определяет сам Куросава, хотя он со своим оператором проработал 40 лет. Но тот остался для него только камераменом. В нашем кино принято иное отношение к оператору, более творческое. Вот только один случай. Мы поднялись высоко в горы, отряд движется далеко внизу, мы обмениваемся информацией с помощью радиостанций. Куросава командует –«пошли», «направо», «налево». Картина впечатляющая – горстка людей затерялась в море тайги. А когда нам прислали с  «Мосфильма» проявленный материал – на экране два-три дерева и идущие люди в одной плоскости, потому что режиссер снимал этот кадр длиннофокусном объективом. Образ не получился. Зачем было выбирать такую точку съемки и такой объектив?

Всю ночь мы просидели с ребятами из группы «Дерсу Узала»  за «рюмкой чая», а утром пришло решение: второй оператор взял на съемку нашу кассету и во время обеденного перерыва, тайком от режиссера, снял столь желанного тигра. При прояке плёнки обнаружилось, что тигр запечатлён, не очень выразительно, - сказалась поспешность съемки и злополучный длиннофокусный объектив (возможно, под рукой оператора другого объектива и не было). Пришлось при монтаже картины сократить  «тигриный» эпизод, но мысль о том, что в нашем фильме бегает зверь от самого Акиры Курасавы, еще долго служила мне утешением.

 Так волею случая у нас с Акирой Куросавой оказался один тигр на двоих. Долгие годы я хранил эту «профессиональную тайну», дабы не подвести коллег по цеху. Ведь многим кинематографистам был известен крутой нрав великого японца!

Сегодня нет в живых ни многомудрого Акиры Куросавы, - он скончался в1998 году на 88 году жизни, ни моего друга, талантливого художника кино Юры Ракши. Он ушел из жизни  1 сентября 1980 года с кистью в руках у мольберта, заканчивая свой живописный триптих «Поле Куликово». Остались мне на память в фильме «Внимание, природа» «акирокуросавовский» тигр и запись ночной беседы в гостинице «Арсеньев».

В сентябре 2002 года к столетию города Арсеньева городская Дума приняла решение о присвоении звания «Почетный житель города» Акире Куросаве посмертно. По политическим и идеологическим соображениям Акира не мог быть удостоен этого звания в 1975 году, когда снимал в Арсеньеве свой фильм «Дерсу Узала». Присвоить почетное звание разрешили только советским гражданам, исполнителям главных ролей – Юрию Соломину и Максиму Мундзуку. Теперь, пока не будут найдены родственники кинорежиссера, регалии будут храниться в музее истории города.

                                                                          Олег Канищев